Оружейница (СИ). Страница 3

Вспомнив встречу, полуторагодичной давности с Наташкой Бедновой и ее слова: «Знаешь, Саш, мажор, с тех пор, как его папашу грохнули, совсем скурвился, с такими кадрами трется», и убедившись, что не ошиблась в оценке будущей судьбы одноклассника, я затолкала все обратно в борсетку и переключилась на сумку.

Еще вытаскивая ее из машины, я услышала характерный бряк, наведший на вполне конкретные мысли о ее содержимом. Открыв сумку, я извлекла на божий свет две круглые булки хлеба, три палки дорогущей сырокопченой колбасы, кусок сыра где-то на полкило, полдюжины поддонов с нарезанной ветчиной, столько же консервных банок с крабами и лососем, две банки с корнишонами, поддон с зеленым луком и четыре (блин!) литровые бутылки водки — две «Русский Стандарт» и две с «Жириком». Усмехаясь про себя характеру комплекта для скромных посиделок двух «конкретных пацанов», я выудила со дна сумки обмотанный скотчем пакет треугольной формы. Его вес и форма сразу навели меня на вполне определенные подозрения. И когда я, вскрыв его взятым из «бардачка» ножом, взяла в руки его содержимое, то первой мыслью было: «А ты, Вова, сука, еще и мокрушник!» У меня в руках была брезентовая кобура с «ПП-93» [5]. Петля, которой кобура крепится к поясу, была разрезана, а пятна по краям разреза были очень похожи на кровь…

Быстро покидав всю еду обратно в сумку, я проверила «машинку»: пистолет-пулемет был новеньким и чистым, оба магазина — полными. Итак, я стала обладателем хотя и слабенького, но ствола и пятидесяти патронов в двадцати- и тридцатизарядном магазинах. Уже деньги.

Решив закончить осмотр «девятки», я открыла, к моему счастью, незапертый багажник. Там лежали здоровенная клетчатая «мечта оккупанта» и двадцатилитровая канистра. Я первым делом выдернула из багажника канистру, с удовольствием убедившись по весу, что она полная, и… в этот момент сумка зашевелилась, и из нее раздалось сдавленное мычание.

Расстегнув сумку, я увидела девичьи кисти бронзового цвета, связанные скотчем. Тем же скотчем к ним были притянуты ступни ног. Схватив нож, я перепилила витки скотча и постаралась перевернуть незнакомку на спину. Она, зацепившись левой рукой за край багажника и свесив голову, попыталась снять полосу скотча, закрывавшую ее рот. Поняв по судорожным движениям гортани, что ее тошнит, я схватила ее правой рукой за волосы и, рявкнув: «Терпи!» — левой подцепила край скотча и резким рывком сорвала его. Девчонка громко взвизгнула, и ее тут же начало рвать так, что я едва успела отскочить, свалив канистру. Закончив травить, она подняла голову, и я сразу же, несмотря на грязные разводы от слез и обильные следы носового кровотечения, узнала здорово подросшую симпатюлю-мулаточку, учившуюся у нас в младших классах, когда я заканчивала школу.

— Ты кто? Где я? Попить можно? — Вопросы вылетели из нее пулеметной очередью.

— Так. Отвечаю по порядку, с конца. Попить есть, — я подошла к «запору» и вынула из кармана на спинке пассажирского кресла початую бутылку уже изрядно теплой минералки. Мулаточка прополоскала рот, жадно напилась, но когда она попыталась налить воды в ладошку, чтобы умыться, я остановила ее руку.

— Стоп! Это вся вода, которая у нас сейчас в наличии, есть еще, правда, двенадцать литров пива и четыре литра водки. Ты что предпочитаешь? — Она захлопала глазами, а я забрала у нее из рук бутылку и отнесла ее в машину, прихватив взамен пачку своих гигиенических салфеток.

— На, оботрись. Отвечаю на второй вопрос. Мы даже черт не знает где. Зато здесь гуляют та-а-а-кие зверюшки, что би-би-сишники обоссались бы от восторга, получись у них это заснять. Ну а если серьезно, то зуб даю, что мы в другом мире.

Глаза девчонки стали как царские пять копеек.

— Дальше. Меня зовут Саша. Я знаю, что ты училась в моей школе, но все-таки представься.

— Настя.

— Ну будем знакомы. Скотч-то снимай.

Настя, морщась, начала отрывать скотч.

— Дергай резко.

— Больно…

— Конечно больно, но лучше быстро, а то будет, как в том анекдоте про американских адвокатов.

— Каком?

— «Ты не слышал, Джордж отмазал своего клиента от электрического стула? — Нет, но он добился значительного снижения напряжения».

Настя, хихикая и взвизгивая, посрывала скотч с запястий и ног, села на гравий и расплакалась. Я не мешала ей выплакаться, понимая, что это совершенно необходимо. Постепенно рыдания перешли во всхлипывания, она вытерла глаза и встала. В этот момент как раз со стороны, где прошло стадо, потянуло ветерком, принесшим густой запах оставленных зверюгами «мин». Настя побледнела и метнулась за «девятку». Ее снова стошнило. Я с удивлением посмотрела на нее, и тут у меня перещелкнуло в мозгах: девчонка очень резко реагирует на запах, плюс, когда я помогала ей вылезти из багажника, то проехалась рукой по ее бюсту — грудь была твердой, как незрелое яблоко. В тот момент я просто не обратила на это внимания, но теперь… Я взяла ее за руку, повернула к себе и, глядя в глаза, спросила:

— Девочка, а ты, случ аем, не беременна?

Настя, уткнувшись мне лицом в грудь, разревелась так, что мне стало страшно. В течение последующих примерно пятнадцати минут из несвязных всхлипываний, возгласов и слов нарисовалась довольно грустная история.

Настя появилась на свет в результате неосторожности и сексуальной безграмотности своей матери и озабоченности своего отца, студента «Лумумбария» [6] из Конго. Появившись на свет в начале девяностого, она оказалась не нужной ни своему отцу, ни матери-студентке, ни дедушке с бабушкой, которые были «рашен наци» по своим взглядам и появление на свет внучки-мулатки восприняли как личное оскорбление. В возрасте шести месяцев Настя оказалась на попечении бездетной двоюродной сестры своей бабушки. Ее мать в девяносто втором выскочила замуж за полубизнесмена-полубандита, родила ему двух сыновей, и свое общение со старшей дочерью свела к визитам с подарками на день рождения и перед Новым годом, а также небольшому ежемесячному пособию, выдававшемуся «бабе Але». Так продолжалось до февраля две тысячи четвертого года, когда умерла бабушка Аля и Настя оказалась в новой семье своей матери. Ничего хорошего это ей не принесло. Уже через две недели отчим, воспользовавшись поездкой матери на курорт, заявился к ней в спальню, запугал, подавил «слабое и неорганизованное» сопротивление и лишил ее девственности. Такие визиты он продолжал и в дальнейшем. Судя по всему, дело было даже не в нехватке женской ласки, в конце концов более чем небедный человек вполне мог воспользоваться услугами опытных профессионалок, скорее всего дело было в принципе доминантного самца — «все самки в прайде принадлежат мне».

Настя оказалась такой же наивной и безграмотной в специфически женских вопросах, как в свое время и ее мать, и то, что она «залетела», поняла далеко не сразу, а лишь тогда, когда ее начало капитально тошнить по утрам. Это заметил и отчим, у которого как раз в это время возникли напряги с супругой, на которую была зарегистрирована значительная часть бизнеса, и он, видимо, собрался «решить вопрос» радикально. Судя по обрывкам разговоров Вовы-мажора и его напарника, им была поставлена задача «вывезти в лес и закопать», попутно они собирались перед «этим» «побаловаться с девкой».

Дождавшись, когда Настя немного успокоится, я с ее помощью сложила пиво и сумку с едой между сиденьями, сумки с протезами и костыли на заднее сиденье, «машинку», откинув приклад, положила между сиденьями и села за руль. Настя мгновенно устроилась рядом.

Я, мысленно перекрестившись, завела двигатель, задним ходом потихонечку сползла с гравийного пятна и, воткнув первую, проехала первые метры по земле нового мира.

Где-то восточнее Аламо

12 число 10 месяца 21 года, 08 часов 33 минуты

Саша

«Запорожец», фырча мотором, стал разворачиваться, и… машина качнулась, получив сильный удар в правый (тенденция, однако!) борт. Повернувшись, мы увидели огроменную, сантиметров двадцать пять — тридцать голову змеи. Она зацепилась зубами в палец длиной за нижний край заднего бокового окна. Взвизгнув, я нажала на газ, и даже внутри машины мы услышали «чвяк», с которым они вырвались из челюсти змеюки.